16 видов пыток, которые сегодня практикуются в российских тюрьмах

9-03-2012, 12:14

Автор: Светлана Новикова

Мой доктор. (Вместо предисловия)

Я помню себя лет с четырех. Все мои ранние воспоминания связаны с медициной. Болела я часто и сильно. Поэтому первое слово, после мама, у меня был доктор. Еще бы! У нас очень часто появлялся мужчина в белом халате. По началу я плакала от его вида: значит снова будут уколы и горчичники. Став немного старше, я стала понимать, что это только для того, чтобы я поправилась и более мужественно относилась ко всем этим неприятностям. Впрочем, мне повезло: у моей мамы были деньги, и она покупала мне французские микстуры и витамины, а пить их было очень даже вкусно.

Папы своего я не помню – он спился и умер, когда я была совсем маленькой. Но мама была настоящей русской женщиной, она умудрилась не только вылезти из нужды, но даже завести свой кооператив, ныне АОЗТ “Светлана”. Как ей это удалось – она никогда мне не рассказывала.

В детсад я ходила только за очередной инфекцией. Кончилось все тем, что участковый доктор строго сказал моей маме:

Хватит мучить ребенка! Ковры убрать! Книги под стекло! И плевать, что открытые полки моднее! Девочку мучить не позволю!

Это было одно из самых ярких воспоминаний моего детства. Моя мама, самая строгая, умная и всемогущая, молча слушала, как доктор ее ругает. После шумного разговора доктор приходил почти каждый вечер, сам заводил меня в ванну, ставил под душ, чередуя горячую и холодную воду. С весны он заставил меня ходить по квартире только босиком, а каждый вечер мыть ноги холодной водой. В начале я кашляла, чихала, но потом болезни куда-то делись. Я уже сама, без помощи доктора закалялась, при чем делаю это с удовольствием до сих пор, а по квартире хожу босиком круглый год.

Став старше, я стала понимать, что каждый визит доктора мама оплачивала дополнительно. Это для меня был сильный удар. Я то считала, что он меня любит, а он, оказывается, только выполнял свой долг, а таких, как я у него не одна сотня на участке.

Мою маму он тоже лечил, когда она болела, и приходил ей делать массаж, причем для визитов к маме он выбирал время, когда меня нет дома. Обычно, после его визита ко мне, мама всегда оставляла его выпить чашечку чая. Я тогда не догадывалась почему, но к его приходу чай заваривался особенно вкусно.

Главные неприятности в жизни начались для меня в семь лет, когда меня впервые высекли по-настоящему. Я никогда не была особо послушной девочкой, и крепкие шлепки доставались моей попке и раньше, но в школе у меня сразу начались проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Кончилось тем, что мама, прочитав очередную петицию в моем дневнике, схватила узкий ремень, сложила его вдвое, и жестоко меня высекла. Было страшно и очень больно. Я орала, кусалась и вырывалась. Мама прижимала меня к дивану, и била куда попало. Досталось и ногам и спине, не говоря уже о попе. А потом поставила в угол и задвинула креслом, чтобы я не вышла от туда раньше времени. Вечером у меня поднялась температура, и мама вызвала доктора. Взглянув на мое тело, он укоризненно посмотрел на маму. Потом доктор долго меня выслушивал и ощупывал.

– Слава богу, сказал он, ребра и внутренние органы целы! – он раскрыл свой старый портфель, достал оттуда мазь, выдавил немного из тюбика на плоскую чашечку, вылил содержимое двух ампул, перемешал и стал смазывать следы от ремня. Боль сразу стала уходить. А мне было очень приятно чувствовать его теплые руки на своем теле. После этого он сделал мне жаропонижающий укол и велел спать, а сам пошел на кухню разговаривать с мамой. Я не могла не подслушать.

Доктор говорил маме, что телесное наказание необходимый момент воспитания, но это очень сильнодействующий метод и его надо применять только по строгим показаниям. Иначе можно навредить, так же как принимая сильнодействующее лекарство. Он подробно стал рассказывать, как правильно применять порку.

Нельзя пороть за провинность, — говорил он, если за нее ранее не обещалось телесное наказание!

На вопрос мамы, что делать, если порка не поможет, он сказал, что если пока не помогла и провинность повторилась – наказание соответственно должно увеличиваться. От наказания за неуспеваемость он отказался.

За двойки и тройки тоже не надо бить. А вот за лень – просто необходимо!

“Ничего себе, перспектива!” — подумала я, превратившись в слух.

– В начале поговори дочерью серьезно, — говорил он маме, объясни дочке, что ты ее любишь, и что порка назначается для ее же пользы и объясни, за что ты собираешься наказывать ее в будущем. Это позволит избежать лишних ссор и взаимных обид. Ни в коем случае нельзя дополнительно унижать ребенка, заставляя после порки стоять в углу или целовать ремень или еще что-нибудь. За один проступок два раза не наказывают!

Мама согласилась, что так будет, пожалуй, правильно. Не согласились она лишь с тем, что нельзя сразу пороть за проступок.

– Мне покойная мама говорила: не надо давать много, а надо давать вовремя! – и драла меня сразу после выяснения вины. Мама заголяла меня драла как следует.

– И что в итоге? – возразил он, — ты наказала Свету сразу и так, что пришлось вызывать врача. Вреда много, а проку мало. Девочка на тебя очень сильно обиделась, и у вас появятся трудности в общении. Еще раз говорю: ремень и розги – это сильнодействующее средство и применять его нужно только по строгим показаниям! Кончилось тем, что он убедил маму драть меня не чаще одного раза в неделю, лучше по субботам не из-за старинного русского обычая, чтобы в воскресение я могла прийти в чувство после наказания и осознать свою вину. Дальше разговор пошел о технике порки. Доктор говорил, что так, как порола меня мама сегодня – бить нельзя, это может нанести существенный вред моему здоровью.

Бить надо, привязав меня к дивану, а еще лучше – к скамейке, чтобы я не могла вырываться и получить удары по жизненно важным органам, а только по попе. Нельзя бить два раза по одному и тому же месту: синяк будет больше, а пользы от такого воспитания меньше…

Мама говорила, что никогда не привязывали, а говорили, что в случае неповиновения ремень возьмет дед. Кстати, дед был против порки за мелкие провинности, и брал ремень всего несколько раз, но драл, по словам матери, так, что неделю потом было не сесть.

С фотографии на стене на меня строго смотрели дед с бабкой. Я их совсем не помнила. Они жили в другом городе и умерли, когда я была еще маленькой. Я закрыла глаза и представила маму в детстве и строгого деда. Б-р-р!

Говорили они еще долго, что лучше: ремень или розги, как готовить розги и где их хранить. Доктор говорил, что для попки маленькой девочки лучше всего подходят прутья из красного дерна: длинные, ровные, без сучков и очень гибкие. Бить только одним прутом, не связывая их в пучок.

Трудно описать, что я почувствовала, когда услышала о том, как меня собираются воспитывать. По телу поползли мурашки, меня зазнобило как при сильном гриппе. Я успела спрятаться под одеяло в самый последний момент. Доктор подошел ко мне, потрогал мой лоб рукой, пощупал пульс. Сердце мое стучало как молоток, а лицо горело огнем. Доктор оставил маме больничный на три дня, велел дать детскую микстуру от температуры, и если что – вызывать его.

На утро я встала совершенно здоровой, если не считать синяков. Но мама разрешила мне в школу не ходить. Это меня совсем не обрадовало: с мамой разговора не получилось. Я дулась на нее очень долго. Занятия в спорт секции пришлось пропустить: не показывать же следы на всем теле.

Мама понимала, что перестаралась, поэтому позволяла мне есть больше обычного мороженого, но от него я демонстративно отказывалась. Двойки и тройки мне прощались, она даже попыток не делала меня за них наказать, а только заставляла их исправлять. Помирились мы только к ноябрьским праздникам, когда она свозила меня на выходные в Финляндию, несмотря на то, что в четверти у меня было очень много троек.

После маленьких каникул я думала, что разговор о порке навсегда ушел в прошлое. Но, после того как я сорвала контрольную, засунув булавку в замок класса (свои же выдали!) Мама строго сказала мне:

Вот что, доченька, я очень тебя люблю. Но твои выходки мне надоели! Читай и пописывай!

Она вручила мне несколько листов, красиво напечатанных на машинке, в пластиковой папке. Это оказалось трудовое соглашение, написанное в двух экземплярах сроком на десять лет, то есть до окончания мною школы. На первом листе перечислялись поощрения за хорошую учебу и примерное поведение. Это увеличение карманных расходов, внеочередная покупка желанных игрушек, походы в парк развлечений и т.д. На втором листе перечислялось, за что и как меня мама будет наказывать. За мелкие грехи – уменьшение карманных денег. За неисправленную в течение недели тройку – три удара ремнем по голой попе. А за двойку — шесть и не ремнем, а розгой. Плохое поведение в школе и замечание в дневнике приравнивалось к двойке со всеми вытекающими последствиями, но подлежит исправлению уже после порки. За контрольные работы наказание удваивалось. Отчет и наказание – по субботам. В конце этого документа мама поставила свою подпись и заставила расписаться меня. Один экземпляр оставила мне, а второй убрала к себе в рабочий стол. Этот документ, под которым еще не устоявшимся детским почерком стоит моя подпись, я храню до сих пор.

Я с ужасом вспоминаю свое детство и юность, особенно момент, когда лежишь с голой попой привязанная к скамейке и ждешь порки. Самое страшное – это то, что ты никак не можешь защититься или спастись. У меня началась суровая жизнь дочери зажиточной, по Российским меркам, женщины. После “наезда” на мамин кооператив она решила, что меня из школы надо встречать. С подружками больше не поиграешь! Бабушки у нас не было, и поэтому она просила доктора встречать меня из школы три раза в неделю, когда ей самой было не вырваться с работы. Училась я в спецшколе в другом районе, так что те ребята не знали, кто меня встречает, и считали его моим папой, а я разубеждать их не стала. Мне было очень приятно воображать, что у меня тоже есть настоящий папа. Мало того, я попросила у доктора разрешения называть его в школе папой. Он не возражал. Потом я узнала от мамы, что он забирал меня из школы за дополнительную плату, так же как и за каждый внеплановый визит в наш дом. Это было, если честно, очень обидно.

После подписания договора две недели я вела себя безукоризненно. Мама, верная своему договору, всячески баловала меня. Но, не могу же я все время быть пай девочкой, и дневник украсила очередная двойка за поведение. В субботу доктор не только привел меня из школы, но и остался с нами обедать. Помню, что обед в меня упорно не хотел залезать. Я догадывалась, что меня ждет, все мое тело бунтовало, попытки разговора о том, что меня ждет, пресекались мамой на корню. После обеда мне велели уйти в свою комнату. О чем они говорили – не знаю.

Мама пришла за мной где-то через полчаса. У дивана в углу комнаты стояло ведро с тонкими красными прутьями. Это были первые розги в моей жизни.

Мама велела мне отчитаться за свое школьное поведение и приговорила меня к дюжине розог. Я расплакалась и просила прощения, но мама сказала, что уговор дороже денег, чтобы я сама ложилась, а доктор меня выпорет. Я разоралась, что в договоре не сказано, что меня будет наказывать посторонний, на что мама сказала:

В договоре не написано, кто будет тебя наказывать, значит – никакого нарушения нет, тем более что доктор не посторонний, а старый друг семьи!

Это выражение я услышала впервые. Мама напомнила мне, что в случае сопротивления меня ждет удвоение наказания.

До сих пор я с ужасом вспоминаю ту, первую порку. Меня заставили лечь на диван и вытянуть вперед руки, завернули мне платье до подмышек и спустили до щиколоток трусы. А доктор связал ремнями мои руки и ноги и притянул их к ножкам дивана, вытянув меня как стрелку компаса. Мама положила мне под живот подушку. По моему телу пробежал неприятный холодок. Доктора я не стеснялась, с детства часто видел меня совсем без одежды, а тут мне впервые в жизни стало стыдно показывать ему свое тело. Доктор стал втирать в меня вазелин, чтобы не попортить кожу. Я уже ревела как белуга (правда, до сих пор не знаю, ревет ли она на самом деле) и судорожно сжимала ягодицы. Просила простить. Было очень страшно. Мое сердце отчаянно билось, явно намереваясь выпрыгнуть из груди.

Доктор подошел к ведру и стал выбирать прут. Выбрав самый длинный, он подошел ко мне, пощупал мой пульс, сказал, что медицинских противопоказаний к наказанию нет, но двенадцать розог не влезут на такую маленькую попку. Я в душе обрадовалась, что может, хоть меньше получу, но мама сказала, что тогда половину ударов она нанесет ремнем, что она тут же и сделала. На этот раз все досталось моей попке.

Я вертела ею, как только могла, и мама не могла попасть совсем точно, и было очень больно. Но тут пришел черед розог. Я услышала противный свист, и все мое тело пронзила жуткая боль. Я заорала как резаная.

Доктор спокойно ждал, пока я проорусь и говорил маме, что спину надо во время удара держать ровно, прут должен пересекать обе половинки, а дергать его на себя нельзя: порвется кожа. Когда боль стихла, на меня обрушился следующий удар чуть выше первого…

Я не помню, как они меня отвязывали. Вечером я смотрела на свою попу в зеркало. На посиневшей попе вспухли ровно шесть аккуратно прочерченных параллельно друг другу полос. Урока хватило недели на три. Потом мама “вызвала доктора в субботу” и мне снова пришлось ложится на диван. Это выражение “доктор в субботу” стало обычной угрозой и предупреждением о предстоящем наказании.

В жизни мне сильно не повезло и в 27 лет по стечению обстоятельств оказался я в больнице на плановой операции по удалению образования из лучевой кости, вроде доброкачественной, но пока не уверен. Когда узнал диагноз, наложил тонну кирпичей, из которых можно было построить именной склеп, но доктор сказал что не все так плохо, и скорее всего все кончится хорошо. Но предстоит 2 операции со вскрытием кости и частичным ее удалением. Тут я обосрался бы второй раз, но кирпичный завод видимо выпустил все при постановке диагноза, и наложить кучу посреди кабинета врача было не совсем эстетично. Дальше меня решили добить и сказали, что будут делать под общим наркозом. Тут у меня совсем опустилась матка, ибо мне никогда такой штуки не делали, а по общему кругозору это довольно вредная штука. Доктор сказал, что все будет зашибись и утром перед операцией мне предстояла процедура клизмы, дабы не обосрацца прямо под скальпелем. Настал час Ха и меня пригласили в процедурный кабинет. А клизма эта была всем клизмам клизма. На стене висел здоровый мешок типа капельницы и уровень жидкости в нем имел ватерлинию 1000 мл. Медсестра бодро смазывала вазелином то, чему через несколько секунд предстояло лишить меня анальной девственности. Тут я должен был обосраться в очередной раз, но понял, что лучше это сделать после принятия оной процедуры, потому что будет чем и точно будет куда. Забегая вперед, со вторым пунктом я поторопился… Я лег на бок и покорно снял трусы. Сестра, довольно ухмыльнувшись, сказала, что вливать будет весь резервуар. Жопа инстинктивно сжалась, предчувствуя неладное… Пистолет вставили в бензобак, и процесс пошел. Я лежал и сжимал в руках свое единственное средство спасения — рулон двуслойной туалетной бумаги. Удовольствие наполнения бака конечно малоприятное, я мужественно терпел, но самое страшное было впереди. Когда до конца заправки оставалось последние 100 мл, я услышал, что кто-то зашел в туалет, в который, по плану, предстояло бежать мне. И как гром среди ясного неба прозвучал звук закрывающегося замка… Я начал нервничать и жопа в ответ на эмоции начала судорожно пытаться вытолкнуть медицинское дилдо из своего чрева. Медсестра видимо тоже не ожидала такого внезапного поворота событий, прекратила подачу топлива и попросила сжать ягодицы, дабы ей не очень хотелось внезапно оказаться в петергофе. В итоге все-таки процесс был завершен, и на мой вопрос, куда бежать и что делать, она жестом махнула в сторону женского туалета. Я ломанулся туда, чувствуя себя гагариным, потому что жопа вовсю кричала «Поехали». Но в женском тоже было закрыто. Я охуел. Низвергать содержимое на пол не очень хотелось, ибо я подозревал, что убирать придется мне. Двери обеих туалетов были закрыты… Медсестра, осознав всю серьезность ситуации, начала ломиться в мужской туалет и требовать клиента немедленно покинуть сие заведение. В ответ была тишина. Я протерпел наверное минуты 2. Звук смываемого унитаза был сладок, как шум реки в заповедной зоне, ибо дверь через несколько секунд открылась, и я даже не разбирая, кто оттуда вышел, пулей пустился сбрасывать балласт. Операцию мне сделали, сижу печатаю еле-еле, но все равно самое страшное пока для меня — это клизма.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен

22 23 июля 2014

Другие новости

<center></center>Система образования часто вызывает у нас желание покритиковать ее. Не нравится учебная программа, не устраивает учитель, невкусно накормили в школьной столовой… Однако рассматривая картины старинных мастеров жанровой живописи из разных стран, понимаешь, что на самом деле школьное образование стремительно развивается. Судя по всему, быть школяром 200-300 лет назад было очень нелегко.

Учителя и ученики

Еще в Древней Греции «педагогом» — т.е. «ведущим ребенка» называли раба, в обязанности которого входило просто доставить дитя из знатной семьи до школы и привести его обратно. Причем известно, что на это дело отдавались обычно не самые сильные и ловкие слуги, которые могли быть полезными в других делах, а старые и хромые. Судя по картинам фламандцев, к XVII веку ситуация с опытными педагогическими кадрами, конечно, изменилась, но не сильно. Образование в то время уже было трехступенчатым: в Голландии существовали младшие школы, средние, которые назывались «латинскими», и высшие учебные заведения – университеты. Если учителя в средних школах уже должны были обладать хоть какими-то знаниями, то в младших классах они порой даже сами не умели читать.<center>Ян Стен, «Школа для мальчиков и девочек», 1670 г.</center>Именно эти школы воспел в своих полотнах знаменитый мастер жанровой живописи Ян Стен. На его картинах мы можем увидеть просторное школьное помещение и разновозрастных учеников. В младшую школу послали детей от трех лет, причем и мальчиков, и девочек. Судя по всему, основной задачей учителя было не научить их чему-нибудь, а просто не дать разнести школу. Недаром в Голландии существовала поговорка: «Уж лучше мимо кузни пройти, чем мимо школы». Причем девиз «все лучшее — детям» придумали намного позднее, поэтому школы, особенно деревенские, могли располагаться в старых конюшнях или сараях. Так как желающих справляться с орущей толпой малышей было мало, а квалификации и знаний от учителя особых не требовалось, то на педагогов «первой ступени» брали и женщин.<center>Ян Стен, «Школьный класс со спящим учителем», 1672 г.</center>Такая схема начального образования (один разновозрастный класс и один учитель) существовала во всех странах Европы, в Америке и в России. Она сохранилась без изменений до XIX века. Часто школа была одна на много деревень, и ребята вынуждены были ходить в нее за несколько километров. Учителя жили обычно при школе или по очереди в семьях учеников. Иногда учительствовали молодые девушки, получившие образование, но только до замужества. Дальше считалось, что домашние дела уже не позволят женщине полноценно работать.

Учиться «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь»

Время занятий, в зависимости от страны и области, могло варьироваться. Так, в сельской местности бессмысленно было собирать детей на учебу летом и осенью – в самую горячую пору маленьких помощников родители просто не отпускали. Учеба долгое время считалась «баловством», а вот работа в поле или на огороде – это настоящее дело. Поэтому, пока урожай не был убран, школы даже не открывались. Начало занятий могло наступить и в начале зимы. День «1 сентября» в нашей стране узаконили лишь после 1935 года. <center>Иоганн Газенклевер, «Школьный экзамен» </center>А вот в Голландии для школ второй ступени «каникулы» составляли, наоборот, всего лишь месяц. Те, кто приступил уже к изучению латыни и серьезно занялся каллиграфией, которая в те времена была важнейшим из умений, трудились уже более серьезно. Причем работала школа весь день, с утра до вечера, с двумя большими перерывами. Учебный процесс заключался в том, что дети по очереди подходили к учителю, получали задание и садились его выполнять. Вот одна из арифметических задач того времени: «Два человека купили в складчину восемь пинт вина и хотели бы разделить их поровну. Но чтобы разделить купленное вино на равные части, у них нет другой меры, кроме одной бутылки в пять пинт и другой в три. Вопрос: как следует им поступить?»

Преступление и наказание

Судя по картинам, маленьких шалунов постоянно надо было воспитывать. Методы и орудия, применяемые для этого мы тоже можем в избытке увидеть на старинных полотнах. Розги, линейка, «стул позора» или наше, местное, – «на горох» — педагогика в те времена даже не предполагала воспитания без телесных наказаний. <center>Питер Брейгель Старший, «Осел в школе (Тупица)», 1556 г.</center>В Голландии тоже была пара своих, особенных, приемов. Один из них – это «вычесывание». Учитель с помощью металлической расчески быстро, но очень болезненно приводил в порядок шевелюру неопрятного ученика. А вот второй инструмент настолько часто изображается на картинах, что, вероятно, он был таким же обычным атрибутом учителя, как позднее – указка. <center> Ян Стен, «Деревенская школа», 1665 г.</center>Эта странная деревянная «ложка» в руках педагога — paddle – лопатка для телесных наказаний. В переводе это слово означает и лопатку, и весло. Били ею чаще всего по рукам, но мальчикам могло достаться и по другим частям тела. Девочек же лупили только по ладоням, так как женское тело, созданное для деторождения, все-таки боялись повредить. <center>Basile de Loose, «Наказание»</center>Кстати, поисковый запрос по этому предмету выдал в результатах большое число современных вариантов «весел» для порки, предлагаемых на продажу. Правда, после небольшой заминки и раздумий о путях современного образования, по агрессивному дизайну этих изделий (черная кожа, заклепки), пришлось признать, что «новодел», пожалуй, уже из другой оперы.<center>Адриан Ян сван Остаде, «Школьный учитель», 1662 г.</center>

Почет и уважение

<center>Paolo Guidotti, «Новый ученик»</center>Вопрос учительских зарплат уже по традиции стал таким же болезненным, как и качество школьного образования. Еще 200 лет назад эта проблема решалась просто – за обучение отпрысков платили родители. В сельских школах кроме небольшого денежного вознаграждения было принято благодарить учителя и «натурой» — то есть продуктами питания. Причем эти «взносы» также были регулярными. Отдельно родители обеспечивали педагога и дровами на зиму.<center> Андре Анри Даргелас, «Кругосветное путешествие»</center>Можно ругать систему школьного образования сколько угодно, однако приходится признать, что во все времена главным все-таки остается желание ребенка получить знания, ведь даже из несовершенных средневековых школ выходили талантливые ученые и просто грамотные люди.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Используемые источники:

• http://www.torturesru.com/dle/novels/686-moy-doktor.html
• https://ekabu.ru/88199-klizma-ne-dlya-slabonervnyh.html
• https://kulturologia.ru/blogs/061219/44854/